Интервью Председателя Счетной палаты газете «Ведомости. Пенсионный закон не работает

Министр энергетики Российской Федерации Александр Новак в интервью газате "Ведомости" рассказал надолго ли в мире сократится нефтедобыча, о трениях с Украиной из-за цен на транзит газа и о налоговых новациях для компаний ТЭКа.

«Страны ОПЕК не могли договориться между собой с 2008 года»

В этом году в январе цены на нефть пробили $30 за баррель, спекулянты продолжали играть на понижение, российский бюджет, в котором нефтегазовые доходы – около 50%, оказался под угрозой. ОПЕК, которая до сих пор балансировала рынок при резком падении цен, только наращивала добычу и договариваться не собиралась. ОПЕК больше не регулятор, констатировал в конце 2015 г. главный исполнительный директор «Роснефти» Игорь Сечин.
В январе 2016 г. министр энергетики Александр Новак впервые публично заявил, что Россия может обсудить с ОПЕК балансировку цены. Отечественные нефтяники отреагировали скептически: Россия на регулирование мирового рынка никогда особо не влияла, наши компании не в состоянии быстро сократить или нарастить добычу, да и инвестициями жертвовать не хотели. Еще аналитики и топ-менеджеры отрасли отмечали, что ОПЕК раздирают противоречия, картель потерял способность договариваться. Участники рынка считали заявления министра «словесными интервенциями», которые должны были успокоить спекулянтов.
В ноябре 13 стран ОПЕК договорились сократить добычу на 1,2 млн барр. в сутки, еще 11 стран, не входящих в картель, – почти на 600 000 барр. в сутки, из них половину сократит Россия. Фьючерс на Brent прибавил в цене почти 10% (в понедельник, 19 декабря, нефть стоила $55,3 за баррель). Трое топ-менеджеров нефтяных компаний, опрошенных «Ведомостями», отмечают личную заслугу Новака в успехе казавшегося безнадежным предприятия. ОПЕК достигла договоренностей благодаря личному участию Новака, уверен аналитик «Сбербанк CIB» Валерий Нестеров. И это тот случай, когда министр заработал для бюджета огромные деньги, объясняет он. Если в 2017 г. цена нефти составит в среднем $55, нефтегазовые доходы бюджета (сверстан исходя из цены $40) будут выше на 1,1 трлн руб., оценивали аналитики «ВТБ капитала». Сам Новак не склонен присуждать кому-либо пальму первенства в договорном процессе. В интервью «Ведомостям» министр рассказал, как все же удалось договориться о сокращении добычи, об отношениях с Украиной на газовом рынке и о том, каких налоговых новаций ожидать компаниям топливно-энергетического комплекса.

Как Россия помогла ОПЕК

– Недавно ОПЕК приняла решение сократить добычу нефти, при этом Россия активно помогала организовать этот процесс. Почему? Мы ведь не входим в картель.
– Россия сегодня добывает больше 11 млн барр. в сутки, мы очень крупный игрок среди стран-производителей, поэтому без нас сегодня практически невозможен процесс регулирования нефтяных рынков. Мы пошли на договоренности по снижению добычи, потому что это даст положительный результат и для бюджета, и для нефтяных компаний, поможет стабилизировать ситуацию в целом. Раньше они балансировали рынок самостоятельно, но в настоящий момент вряд ли страны ОПЕК приняли бы решение о сокращении добычи без нас. В этот раз для ОПЕК было важно участие в сокращении добычи и других стран-производителей, чтобы достичь желаемого эффекта. Когда цены на нефть в 2014 г. упали, все думали, что это на год-полтора и за это время рынок сбалансируется, как это было и раньше. Но перепроизводство сохранялось. Мы до сих пор имеем превышение предложения над спросом в 1,5–1,8 млн барр. в сутки: т. е. фактически за два года ситуация с избытком нефти не изменилась.
– Россия была инициатором решения или вы ответили согласием на предложение Саудовской Аравии?
– Я бы не стал отдавать кому-то пальму первенства: все страны, которые участвовали в процессе, так или иначе проявляли активность. Впервые вопрос о сокращении мы обсудили в ноябре в 2015 г. на встрече с Саудовской Аравией, Мексикой и Венесуэлой. Более активно эту тему стали обсуждать в феврале, когда цены упали до $28 за барр. Мне кажется, роль России, Саудовской Аравии, Алжира, Венесуэлы, Катара примерно равнозначна, этот костяк стран был инициатором и двигателем процесса и привлекал другие страны к переговорам. Правда, во второй половине года наше соглашение с Саудовской Аравией, подписанное в Китае на полях G20, на мой взгляд, стало решающим.
– Тем не менее говорят, что министры нефти ОПЕК и других стран прислушивались именно к вашему мнению и часто советовались с вами.
– Действительно, было много сделано для того, чтобы урегулировать разногласия внутри ОПЕК. Мы также проводили переговоры с разными странами, которые не входят в картель и которые также нужно было привлечь к сокращению добычи. Ключевую роль сыграл президент Владимир Путин, который публично поддержал инициативу и был в тесном контакте с руководителями других стран.
– Почему так долго договаривались? Почти год. Или это недолго?
– Страны ОПЕК не могли договориться между собой с 2008 г., так что можно сказать, что в целом договаривались не год, а девять лет (улыбается). Мы начали обсуждать сокращение добычи в феврале и в апреле фактически вышли на договоренности. Правда, тогда они сорвались. Новые переговоры с Саудовской Аравией мы начали в июле с приходом нового министра нефти Халеда аль-Фалеха, в августе стали активно встречаться с другими странами и к сентябрю уже имели рамочное соглашение об ограничении добычи. Еще два месяца потребовалось на то, чтобы окончательно договориться внутри ОПЕК и привлечь к соглашению другие страны. Так что, если учитывать все сложности процесса, наверное, это не такой уж большой срок.
– Россия планирует сократить 300 000 барр. в сутки. Для нас это безболезненное решение? Отрасль инерционная, как это сокращение может отразиться на добыче в 2018–2019 гг.?
– 300 000 барр. в сутки – это примерно 2,5–2,7% от текущей российской добычи нефти. Наши компании посчитали, что для них лучше: добывать на 2,5% больше при цене в $30–40 или добывать на 2,5% меньше при цене в $50–55. Очевидно, что второй вариант более выгодный. И объем нефти, который сейчас не будет добыт – примерно 5 млн т за первое полугодие, в соответствии с графиком, планируемым российской стороной, – компании в любом случае добудут в более поздний период,
когда рынок будет более сбалансирован, а цены вырастут. Не думаю, что такое сокращение может сильно повлиять на производственную программу компаний. А при более высоких ценах добыча в 2018–2019 гг., может быть, будет даже больше, чем мы сейчас планируем, но тут все зависит от того, как будет развиваться рынок.
– Вы говорите, экономически снижение добычи выгодно, а вице-президент «Лукойла» Леонид Федун недавно сказал, что компаниям нужно компенсировать это сокращение добычи.
– Официальных обращений такого рода нам не поступало. Мы обсуждали это с компаниями, но никто не просил компенсаций, потому что нефтяники только выигрывают от стабилизации цен. Компенсация заключается в том, что у них растут доходы.
– Вы ожидаете, что еще какие-то страны присоединятся к соглашению о сокращении добычи, или подписавшихся достаточно?
– Присоединиться могут любые страны, но сейчас это, в принципе, не столь важно: соглашение уже подписали все страны ОПЕК (13 без Индонезии, которая приостановила членство) и 11 стран, не входящих в ОПЕК, – итого 24. Кстати, когда мы собирались в Дохе в апреле, было всего 17 стран. И речь даже не о том, что 24 страны смогут убрать с рынка большой объем нефти. Важен прецедент: впервые столько стран договорились сократить добычу, мы дали всему миру важный сигнал о том, что такая договоренность возможна и в будущем, если возникнет необходимость. У нас появилась возможность способствовать стабилизации рынка в условиях растущей волатильности и неопределенности. Я не думаю, что сокращение добычи должно быть какой-то долгосрочной историей. Мы, конечно, проанализируем ситуацию по итогам полугодия и, я думаю, сможем продлить сокращение, если понадобится. Но, по моим ощущениям, если все будут соблюдать договоренности в первом полугодии, рынок сбалансируется. У нас ведь нет задачи достичь цен, которые держались до середины 2014 г. $50–60 за барр. – вполне хорошие цены для балансировки современного рынка, где быстро развиваются технологии и снижается себестоимость добычи, где большая конкуренция, в том числе со стороны сланцевой нефти США. А при более высоких ценах опять возникают риски перепроизводства.
– То есть при цене до $60 за барр. бум сланцевой добычи в США не повторится?
– Я думаю, что частично добыча в США восстановится, но такого перепроизводства, как в 2014–2015 гг., уже не будет. Хотя если эффективность добычи и дальше будет расти – а сейчас она растет примерно на 15–20% в год, – я не исключаю, что сланцевая нефть займет свою существенную нишу на рынке. Но не забывайте, что потребление будет прирастать примерно на 1,1–1,2 млн барр. в сутки ежегодно. Частично его будет покрывать сланцевая нефть.

Япония, Иран и другие

– Вы очень много занимаетесь международной деятельностью: ОПЕК, Украина, Япония. Это вынужденная реакция Минэнерго на повестку или это ваша инициатива и вы считаете, что международная деятельность, налаживание связей с потенциальными партнерами – главная задача Минэнерго?
– Это часть нашей работы, как и вопросы, связанные с внутренним рынком. С одной стороны, сегодня международная повестка во многом касается вопросов энергетики. С другой – у нас есть много энергетических проектов, которые мы делаем в развитие торгово-экономического сотрудничества с разными странами, потому что энергетика одно из наших основных конкурентных преимуществ. Например, с Японией у нас недавно создан отдельный консультативный совет по энергетике, есть программа взаимодействия, три рабочих группы.
– Мы очень дружим и много встречаемся с Ираном: и в рамках переговоров с ОПЕК, и до этого, когда еще действовали санкции. Российские компании уже могут рассчитывать на какие-то бонусы от этой дружбы или они входят в иранские проекты на тех же условиях, что и западные компании? Какое-то особое отношение у Ирана к России есть или пока мы только вкладываем, надеясь на будущую отдачу?
– Фактически все крупные компании («Роснефть», «Лукойл», «Газпром нефть», «Татнефть», «Зарубежнефть» и «Газпром») подписали меморандумы и соглашения о разработке месторождений в Иране. Глобально компании действуют в рамках иранского законодательства, а что касается деталей – здесь может быть индивидуальный подход, договоренности по каждому конкретному проекту. Думаю, если компании подписали соглашения, они оценивают иранские проекты как выгодные.

Налоговый маневр состоится в 2017 г.

– Вы уже год обсуждаете с Минфином закон об НДД (налог на добавленный доход), который меняет подход к налогообложению в отрасли. Минфин подготовил проект закона, но хочет компенсировать выпадающие доходы бюджета на 40–60 млрд руб. через повышение НДПИ (налог на добычу полезных ископаемых) для всей отрасли. Вам кажется, это приемлемый размен?
– Мы против увеличения налоговой нагрузки для нефтяной отрасли – она уже и так одна из самых высоких в мире. Кроме того, у бюджета будут выпадающие доходы только в первый год после введения НДД, а в последующие годы, наоборот, – дополнительные налоговые поступления из-за роста добычи. Эти деньги и компенсируют провал в первый год. Сейчас мы с Минфином обсуждаем, как компенсировать выпадающие доходы в первый год. Например, наши компании могут взять на себя обязательство увеличить добычу на других месторождениях, которые дадут дополнительные доходы в бюджет.
– А можно их заставить доплатить в бюджет, если они эти обязательства не выполнят?
– Такого механизма нет. Но нужно рассматривать ситуацию с налогами в комплексе. Вот сейчас для нефтяников увеличили налоговую нагрузку, а это тоже не было запланировано. И никто не говорит, что для компаний будет какая-то компенсация. Так может случиться и с НДД. У нас есть еще одна развилка с Минфином: они предлагают обязать компании принять решение о переходе на НДД до конца августа 2017 г., при том что налог может применяться с начала 2018 г. Наше предложение – предоставить возможность добровольного перехода на новую налоговую систему до января 2019 г. при условии вступления в силу федерального закона с 1 января 2018 г. Работа по выработке взаимоприемлемого варианта будет продолжена.
– Минфин согласился дать новым проектам добровольное право перехода на НДД. Но он также хочет с 2018 г. углубить маневр и отменить пошлины. Получается, компаниям вообще невыгодно будет оставаться в действующем налоговом режиме.
– Мы считаем, что НДД и пошлины между собой не связаны. Переход на НДД создает стимулы для увеличения притока инвестиций и повышения КИН (коэффициент извлечения нефти): налог будет взиматься не с оборота, а с финансового результата, это даст компаниям возможность больше бурить и извлекать больше запасов, которые пока нерентабельны, т. е. налог будет учитывать реальную экономику добычи. У нас сегодня как минимум 10 млрд барр. нефти не разбуривается и не извлекается, потому что это невыгодно при текущем налоговом режиме. Про НДД все понятно: нужно делать пилотные проекты, создавать инструмент и переводить на него отрасль.
Предложение обнулить пошлины до конца не просчитано, и его последствия могут быть непредсказуемы. Во-первых, у нас много месторождений разрабатывается с использованием налоговых льгот по экспортным пошлинам: шельф, тюменская свита, участки в Восточной Сибири и т. д., поэтому нужно будет перенастраивать всю эту налоговую систему. Во-вторых, при обнулении пошлин цена на нефть для российских НПЗ вырастает до уровня цены на внешнем рынке (с поправкой на транспорт). Это означает, что возникает риск существенного роста цен на нефтепродукты.
– Да, но Минфин хочет компенсировать это отрицательными акцизами.
– Во-первых, Минфин предлагает лишь частичную компенсацию. Во-вторых, компании опасаются, что сегодня компенсация есть, а завтра нет. Каждый раз придется решать, какую именно сумму из бюджета выделять компаниям, это получается уже субсидирование нефтяной отрасли.
И главная проблема: при обнулении пошлин проиграют компании, которые закончили модернизацию НПЗ, а остальные потеряют стимулы для инвестиций. Поэтому говорить об обнулении пошлин можно только после 2021 г., когда основные программы модернизации будут закончены. Кроме того, к 1 января 2025 г. у нас должны начать функционировать единые рынки нефти и газа в рамках ЕАЭС и нам нужно будет унифицировать наши таможенные политики. Если будет понимание, что у наших партнеров по ЕАЭС обнуляются пошлины, нам тоже нужно будет к этому времени поэтапно снизить пошлины до нуля.
– «Роснефть» направила в правительство пакет предложений для повышения капитализации, в том числе предоставление льгот для обводненных месторождений и новых проектов в Восточной Сибири. Вы их поддерживаете?
– Да, поддерживаем. Компания обращалась с такими предложениями и раньше. Мы согласны, что для месторождений, где обводненность больше 90% – где, по сути, воду гоняют туда-сюда, – нужно создавать экономические стимулы. К сожалению, в сегодняшней налоговой системе мы вынуждены принимать точечные налоговые решения для разных месторождений, а если бы был НДД, этого бы делать не пришлось.
– Компании и в прошлом, и в этом году очень жаловались на негативные последствия от налогового маневра для нефтепереработки, «Роснефть» практически остановила программу модернизации. Вы видите серьезный негативный результат от маневра? Или маржа снизилась, а последствий в принципе нет?
– Низкие цены на нефть и налоговые изменения действительно негативно повлияли на нефтепереработку, но сейчас, после решения ОПЕК, цены начали расти, и это хорошая новость для нефтеперерабатывающих заводов.
– То есть поддержка переработке не нужна? «Роснефть» не раз просила и отложить 100%-ные пошлины на мазут, которые вводятся с начала 2017 г., и тарифы снизить.
– Мы обсуждали с компаниями завершение налогового маневра, и все согласились, что это нужно сделать, как и было запланировано, в 2017 г., в том числе ввести 100%-ные пошлины на мазут. Сейчас внутренний рынок полностью обеспечен топливом 5-го класса, как и планировалось. В то же время, если будет какая-то сложная или чрезвычайная ситуация с нефтепереработкой, мы будем быстро реагировать, выходить с предложениями по корректировке ситуации.

Цены не перегонят инфляцию

– Совладелец «Лукойла» Вагит Алекперов на прошлой неделе, 13 декабря, сказал, что повышение акцизов в следующем году приведет к росту цен на бензин на 8–12%. Хотя говорят, что, когда вы решали с Минфином, какую сумму из дополнительной налоговой нагрузки переложить на нефтяников через акцизы, она считалась так, чтобы цены выросли не больше чем на уровень инфляции.
– Мы действительно считали эту сумму при определенных цене на нефть и курсе рубля, а теперь цена и курс другие. Вопрос формирования цены достаточно сложный, он зависит от баланса спроса и предложения на нефтепродукты, от того, как компании реализуют собственную политику по распределению маржи между добывающим и нефтеперерабатывающим сегментами. В этом году, например, планировалось, что из-за акцизов цены вырастут выше инфляции, а они в итоге ниже из-за того, что у нас много бензина на рынке и высокая конкуренция. Точно спрогнозировать цены на 2017 г. сложно, но, мне кажется, они должны быть не выше инфляции.
– С января 2017 г. главный поставщик топлива для Московского региона – Московский НПЗ встанет на ремонт на несколько месяцев, это повлияет на рост цен? Как можно избежать дефицита топлива?
– Мы не ожидаем проблем. После детального обсуждения было решено сократить срок ремонта НПЗ на 15 суток. Кроме того, мы рекомендовали «Славнефти» перенести начало ремонта Ярославского НПЗ с 1 марта на 15 апреля 2017 г., а ключевые поставщики нефтепродуктов в январе – апреле должны будут в первую очередь поставлять бензин на внутренний рынок. Возможно, дополнительные объемы будем поставлять по железной дороге – сейчас прорабатываем этот вопрос с РЖД. Кроме того, правительства Москвы и Московской области обяжут нефтебазы увеличить запасы до 30 суток.

Есть место большим и маленьким

– В октябре «Роснефть» купила контрольный пакет «Башнефти». Как вы оцениваете тенденции к консолидации в нефтяной отрасли? Какой должна быть оптимальная структура сектора с точки зрения собственности и количества игроков? Скажем, если на рынке останутся «Роснефть» и «Газпром» и, может быть, «Лукойл» – это не повредит отрасли?
– На самом деле у нас в нефтяной отрасли рыночная ситуация, и, если консолидация приносит компаниям эффект, они самостоятельно принимают решение. Почти во всех отраслях в мире сейчас идет консолидация, это глобальные тенденции развития рынков: компании укрупняются, чтобы достичь синергетического эффекта. Но при этом я считаю, что должны работать также мелкие и средние компании – добывать нефть на месторождениях, в которых не заинтересованы крупные компании. У нас на сегодняшний день больше 200 нефтяных компаний.
– Но если останется одна «Роснефть» в окружении малышей, это будет несколько нетипичный рынок, игроки должны быть сопоставимыми.
– Это вечная дискуссия на самом деле. Я считаю, что свои плюсы есть и в работе крупных компаний, и в бизнесе мелких и средних игроков. Например, в США работает ExxonMobil и много мелких компаний. Никто же не говорит, что Exxon – глобальная компания № 1 в мире и это плохо. Крупные компании могут делать очень много того, что недоступно маленьким игрокам: работать в третьих странах и кооперироваться с международными партнерами, заключать более выгодные сделки, привлекать инвестиции и финансирование, разрабатывать новые технологии и т. д.

«Каждый день занимаемся газовым рынком»

– Как прошла трехсторонняя встреча с Украиной при участии вице-президента Еврокомиссии Мароша Шефчовича и что вы намерены делать дальше?
– Главная проблема, которую мы так и не решили по итогам встречи, заключается в том, что Украине, по нашему мнению, не хватит газа в ПХГ для прохождения зимы. Велика вероятность, что они будут компенсировать недостаток за счет газа из транзита для европейских потребителей. Еврокомиссия тоже видит такой риск. У Украины есть и формальное разрешение на это. Дело в том, что Хозяйственный суд Киева удовлетворил требование Антимонопольного комитета Украины и наложил штраф на «Газпром» в размере $6,6 млрд. «Газпрому» предъявлены обвинения в якобы имевших место злоупотреблениях монопольным положением на рынке услуг по транзиту природного газа по территории Украины. Хотя это «Нафтогаз» владеет газотранспортной инфраструктурой и здесь является монополистом. Зимой Украина может воспользоваться этим решением суда и изъять деньги или имущество «Газпрома», к которому относится и газ, идущий транзитом по территории Украины. Я уже передал письмо господину Шефчовичу о том, что, на наш взгляд, Украина предпринимает меры по созданию новой дополнительной напряженности.
– Что можно предпринять в такой ситуации?
– Мы сейчас хотим получить оценку со стороны Еврокомиссии и стран-потребителей. Единственный выход – скорейшая отмена этого решения и решения антимонопольного комитета и перевод всех этих разбирательств в стокгольмский арбитраж, где по условиям контракта решаются любые споры.
– Во время визита в Москву Шефчович сказал, что Европа не будет возражать против строительства трубопровода «Северный поток – 2», если Россия сохранит украинский транзит после 2019 г. Можно ли сохранить транзит и в каком объеме?
– Мне кажется, что попытки привязать поставщика к какому-то определенному транспортному коридору сами по себе антиконкурентны и противоречат принципам заявленной ЕС либерализации энергетического рынка. Мы строим «Северный поток – 2» не для того, чтобы закрыть какой-то из существующих маршрутов. Но пока трудно предсказать, устроят ли нас условия транзита через Украину. «Газпром» уже сейчас переплачивает за эти поставки, к тому же Украина постоянно заявляет о намерении повысить цену. Для сравнения: прокачка 1000 куб. м газа по «Северному потоку – 2» будет стоить в 1,5 раза дешевле, чем по украинской ГТС при текущем тарифе. Кроме того, у нас в последние годы центр газодобычи сместился из Западной Сибири на Ямал – маршрут транспортировки газа через Балтийское море будет короче.
– В этом году возобновилось сотрудничество с Турцией по газопроводу «Турецкий поток». Идут ли переговоры о предоставлении скидки на газ для турецкой Botas?
– Этот вопрос поднимался на встрече президентов Владимира Путина и [Реджепа] Эрдогана во время визита в Стамбул. Тогда обсуждалось, что мы можем предоставить такую скидку при увеличении объема потребления газа в Турции. Сейчас вопрос прорабатывается компаниями.
– Какой должна быть целевая модель рынка газа в России? И что делать с поручениями по итогам президентской комиссии позволить поставлять газ по «Силе Сибири» с месторождений в Восточной Сибири?
– Мы практически каждый день занимаемся газовым рынком, обсуждаем проблемы с компаниями, экспертами, у них много разных точек зрения. Сейчас дорабатываем генеральную схему развития газовой отрасли и концепцию развития внутреннего рынка газа, в ней предусмотрены два этапа: до 2025 г. мы будем улучшать госрегулирование цен и тарифообразование. Возможно, будет введен институт гарантирующего поставщика. Параллельно мы совместно с ФАС будем работать над повышением прозрачности тарифообразования, вводить механизм take-or-pay, единый регулируемый тариф на хранение, механизм контроля затрат на транспортировку и т. д.
– «Новатэк» попросил организовать ему покупку ямальских месторождений у «Газпрома» в обмен на его акции. Как вы считаете, имеет ли эта сделка смысл с точки зрения развития отрасли?
– Мы пока изучаем этот вопрос.

«Цена на электроэнергию должна быть сбалансированной»

– Минэнерго неоднократно говорило о задержках при строительстве ТЭС в Крыму. С чем они связаны? Закуплено ли оборудование для этой стройки?
– Стройка в Крыму идет, две электростанции строятся – в Севастополе и Симферополе. Работы идут по графику, есть небольшие замечания по срокам, но они незначительные.
– Как сейчас обстоят дела в Воркуте?
– Сейчас на Воркутинской ТЭЦ-2 работает шесть теплоагрегатов, почти завершен плановый ремонт. Мы разработали и постоянно мониторим план мероприятий по устранению неполадок.
– В энергетике, по-вашему, сейчас есть потенциал и необходимость для роста сетевых тарифов и стоимости электроэнергии и мощности? Или у компаний достаточно денег от введенных ДПМ, а у сетей – от быстро растущих некоторое время назад тарифов?
– Цена на электроэнергию должна быть сбалансированной, невысокой, но при этом позволяющей обеспечивать надежное производство и доставку до потребителя. Механизм ДПМ был разовым, и новый подобный инструмент, на мой взгляд, отрасли не нужен. С другой стороны, нам необходимо модернизировать тепловую генерацию, механизмы финансирования мы обсуждаем с участниками рынка.

Дивиденды объявит правительство

– Почему «Транснефть» утвердила дивидендную политику в 25% от прибыли по МСФО, а не 50%, как того требует правительство?
– Это только ориентир, итоговый размер дивидендов будет устанавливать правительство.
– Вообще, почти все компании в ТЭКе в этом году уклонились от выплаты дивидендов в 50% от прибыли. Почему? Та же «Роснефть» жаловалась, что у нее большая инвестпрограмма, а в результате в конце года мы видим сплошные сделки. Можно ли в следующем году обязать компании в ТЭКе выплатить 50% прибыли по МСФО? Есть ли у них ресурс?
– Вопрос повышения размера дивидендов требует более детального анализа. У регулируемых компаний, например, рост дивидендов не учитывался при расчете тарифа, кому-то пришлось бы сократить инвестиционные программы или занимать деньги на выплату дивидендов, а это привело бы к дополнительным расходам на обслуживание долга.
– В 2015 г. правительство усилило контроль за госкомпаниями, объясняя это кризисом в экономике: чиновники вошли в советы директоров и возглавили их. Принесла ли эта мера пользу и сохранится ли такой усиленный госконтроль в следующем году?
– Это будет зависеть в первую очередь от политики правительства, пока каких-то новых решений не принималось. Я считаю, что такой подход приносит пользу и компаниям, и правительству, мы стали лучше понимать ситуацию в компаниях, появилась возможность принимать управленческие решения, решать директивные вопросы и т. д. Те же программы долгосрочного развития компаний обсуждаются с участием профильных министерств, к примеру. Я лично считаю, что это дает дополнительный эффект, возможность коммуникации.

«Мы копим. Пока у нас есть резервы, нас в мире уважают»

Татьяна Голикова рассказывает, где забуксовала пенсионная реформа, как ограничить зарплату менеджеров госкомпаний и какая оптимизация необходима госаппарату

Татьяна Голикова почти универсальный чиновник – она отвечала за бюджет в Минфине, а потом воевала с бывшими коллегами, занимаясь социальной политикой, работала в правительстве и Кремле. Последние годы она контролирует чиновников, с которыми прежде работала. Зная проблемы изнутри, она знает и куда заглянуть. И видит ключевой дефект власти. Чиновники боятся ответственности – главное заручиться поддержкой руководителя, а не предложить решение и отвечать за него, описывает она ситуацию в интервью «Ведомостям».

– Счетная палата раскритиковала проект федерального бюджета на 2018–2020 гг. в своем заключении, отметив, что его фундамент – макропрогноз – очень зыбкий. Бюджет настолько нереалистичный?

– Мы не критикуем, а оцениваем возможные риски. Заложенный в проект бюджета рост ВВП породил много вопросов. Правительство ожидает, что в 2017 г. экономика вырастет на 2,1%, а к 2020 г. ускорится до 2,3%, рассчитывая, что основным драйвером станут инвестиции. Министр экономического развития Максим Орешкин считает, что этим летом мы росли как раз за счет инвестиций, особенно в строительстве. Но Росстат пересмотрел прошлогодний объем работ в строительстве и увеличил его на 1 трлн руб. – на этом фоне ухудшились показатели девяти месяцев 2017 г., и сомнительно, что инвестиции в строительство покажут такой рост, особенно если исключить крупные стройки – стадионы, Керченский мост, газопровод «Сила Сибири».

Минэкономразвития ожидало роста экономики на 2,2% в III квартале, но предварительная оценка Росстата заметно ниже – 1,8%, за девять месяцев – всего 1,6%. Чтобы заложенный в бюджет-2017 прогноз сбылся, за октябрь – декабрь экономика, по нашим оценкам, должна вырасти на 3,6%. Конечно, будут повышение зарплат, выплаты по контрактам, сезонный рост потребительских расходов, но этого недостаточно. А ведь это и есть база для расчета бюджета 2018–2020 гг.

Минэкономразвития ждет, что в ближайшие три года инвестиции будут расти в том числе благодаря программе инфраструктурной ипотеки, «фабрике проектного финансирования» и поддержке малого и среднего бизнеса. Но какой вклад они внесут в рост, в прогнозе не оценивается. Мы слышали только оценки Орешкина в его выступлениях. При этом программа льготного кредитования малого и среднего бизнеса, согласно прогнозу, завершается в январе 2019 г., а «фабрика», предполагающая госгарантии на 294 млрд руб., учитывая нашу бюрократию, сразу не заработает. В лучшем случае – в середине 2018 г., а эффект от нее проявится или в среднесрочной, или в долгосрочной перспективе. Инфраструктурная ипотека за три года даст 1 трлн руб. инвестиций, ждет министерство, но как формируется этот триллион, не раскрывает.

При этом хотя темпы роста в сценариях (базовый и целевой) прогноза разные, структурные меры в них одинаковые, а их вклад в целевом варианте почему-то меньше (предусматривает более высокий рост ВВП. – «Ведомости»), чем в базовом. Возможно, просто неаккуратность. Мы предложили либо заложить больше структурных мер в целевой прогноз, либо переоценить их влияние. Коллеги оставили это без комментариев.

– Председатель Центра стратегических разработок Алексей Кудрин считает, что можно смягчить бюджетное правило – установить цену отсечения не $40, а $45 за баррель. Вам правило не кажется жестким?

– Не кажется. Следующий год будет переходным, и мы продолжим расходовать фонд национального благосостояния (ФНБ). Жесткое правило начнет действовать с 2019 г., лишь тогда мы станем пополнять ФНБ. Резервы мы существенно подъели, а не стоит забывать, что ФНБ предназначен еще и для долгосрочной сбалансированности пенсионной системы.

Мы копим, потому что хеджируем резервами возможные риски. Пока у нас есть резервы, нас в мире уважают. Но как только они обнуляются, мы попадаем в абсолютно рисковую зону, в том числе из-за введенных против нас санкций. Кроме того, пока нет долгосрочных предложений по пенсионной системе и ее сбалансированности – решение этого вопроса тоже постоянно откладывается.

– Кудрин считает, что более мягкое правило даст пространство для бюджетного маневра – увеличения расходов на здравоохранение, образование, инфраструктуру.

– Дьявол кроется в деталях. Алексей Леонидович, видимо, предлагает сократить «непроизводительные» расходы на оборону и безопасность в пользу «производительных» – на образование и здравоохранение. Но я не согласна, что расходы на оборону и безопасность – непроизводительные. Там есть закупки, стройка, соцподдержка, военные пенсии, здравоохранение, образование. Многие оборонные предприятия – градообразующие. Продукция оборонно-промышленного комплекса – это 5,4% нашего экспорта, пусть немного, но есть тенденция к росту. Это высокотехнологичное производство.

Если перераспределить деньги в пользу здравоохранения и образования, то какие – федерального или консолидированного бюджета? Здравоохранение финансируют федеральный фонд ОМС и региональные бюджеты, образование – бюджеты всех уровней: высшее – Федерация, среднее специальное – регионы, общее – муниципалитеты. Перераспределять ли полномочия, подняв их частично на федеральный уровень? И у кого забрать – у обороны?

– Да, и растянуть программу вооружений, как предлагал Кудрин.

– Растянули еще при Кудрине [он был министром финансов до сентября 2011 г.], дали госгарантии оборонным предприятиям. И в 2016–2017 гг. досрочно их исполняли, чтобы в последующем не тратить ресурсы федерального бюджета на субсидирование процентных ставок по коммерческим кредитам, привлеченным под госгарантии.

– То есть вы считаете структуру расходов оптимальной?

– Не считаю. Я о другом. Нельзя решить проблемы пенсионного обеспечения, здравоохранения, только увеличив финансирование. Система социального страхования к модернизации пока не готова.

Большая часть предложений Алексея Леонидовича справедлива. И в стратегии-2020, и в основных направлениях деятельности правительства все написано хорошо и правильно. Но не может быть предложений без механизмов реализации. Из-за этого воплотить эти программы в жизнь полностью не удается уже в первый год их реализации.

Любая программа требует ответов на непростые вопросы: например, повышать ли пенсионный возраст, вводить ли соплатеж населения за какие-то услуги.

Пенсионный закон не работает

– Пенсионную систему пять лет назад реформировали. Каков результат?

– Новый порядок исчисления страховой пенсии (балльная формула), с введением которого во многом и связывалась последняя по времени пенсионная реформа, так и не заработал. Этот порядок формально вступил в силу с 1 января 2016 г., но индексация пенсий в соответствии с новой формулой ни разу не принималась, всегда действовали разовые решения. Так будет и в 2018 г. До сих пор не утвержден порядок расчета пенсионного коэффициента (балла), хотя такое требование установлено законом.

Я стою на формальной позиции: закон написали, он не исполняется. Либо примите методику расчета пенсионного балла, либо откажитесь от неработающей формулы и предложите новую.

То же относится к реформе досрочных пенсий. Специальная оценка условий труда не охватила основную часть рабочих мест с вредными и тяжелыми условиями труда. Идея переложить ответственность за досрочные пенсии с государства на работодателей, оформленная законодательно, не реализовалась.

Была еще одна хорошая идея: оценить эффективность всех льгот в пенсионной системе и социальном страховании. Пониженные тарифы компенсируются межбюджетным трансфертом из федерального бюджета ПФР, ФОМСу и Фонду социального страхования (ФСС). Есть мнение, что в одних отраслях льготы работают, в других нет. Но их эффективность так и не оценена.

А самое главное – не удалось решить основную стратегическую задачу: добиться долгосрочной финансовой устойчивости пенсионной системы. Пенсионную систему нельзя развивать изолированно, в отрыве от всей системы обязательного страхования и системы трудовых отношений.

– А какие есть варианты сбалансировать пенсионную систему? Можно ли повесить фиксированную часть пенсии на бюджет, как было в 2000-х гг.?

Я была противником той системы, и в свое время убедила Алексея Леонидовича [Кудрина] и Владимира Владимировича [Путина] от нее отказаться. В действовавшем тогда законодательстве пенсия была разделена на три части: базовую, страховую и накопительную, за каждой из которых был закреплен свой источник. Страховой взнос вычитался из единого социального налога (ЕСН), который собирала налоговая служба, а страховые взносы - ПФР. Базовую часть обеспечивали поступления ЕСН, страховую и накопительную – страховые взносы. А потом снизили ЕСН, и базовая пенсия оказалась дефицитной: это было незаметно, потому что дефицит был внутри федерального бюджета. Базовая пенсия должна была быть не меньше среднероссийского прожиточного минимума пенсионера. Каждый раз ее досчитывали - и дефицит внутри федерального бюджета рос.

Стало очевидно, что держать такой дефицит внутри бюджета уже невозможно и нужно сбалансировать пенсионную систему. Решили сделать пенсию единой, и повысить страховой взнос. В качестве альтернативы рассматривали временное закрепление какого-либо федерального налога, чтобы его часть шла на пополнение пенсионной системы в период демографического провала. Ведь базовая пенсия внутри федерального бюджета уже увеличивала дефицит, а значит покрывалась другими доходами федерального бюджета, а не только ЕСН. Налог закреплять отказались, страховые тарифы в отдельных сферах - IT, сельском хозяйстве, других сферах - снизили, и пришлось вводить межбюджетный трансферт. Тогда это казалось правильным.

Если мы вернемся к такому механизму, и будем индексировать базовую пенсию не по формуле, а по прожиточному минимуму пенсионера или по инфляции - ее надо как-то назвать. Социальной? Но социальная пенсия назначается на 5 лет позже страховой и в период работы не выплачивается. Разорвать пенсию - одну платить так, другую этак? На эти вопросы никто не отвечает. А они чувствительны для населения.

Давайте определимся, к какому решению мы готовы. Ведь все равно придется что-то оптимизировать. Давайте в программе экономического развития определим: это мы делаем в приоритете и на это тратим ресурсы, а где-то придется поджаться. И заранее начнем объяснять, не пугая людей тем, что уже завтра им повысят пенсионный возраст или что-то отберут. По таким чувствительным вопросам нужно находиться в общественном диалоге.

Хорошо, что менять? Чиновники обсуждают ускоренное повышение трудового стажа вместо пенсионного возраста. Это поможет решить проблемы пенсионной системы?

Конструкция предыдущей пенсионной формулы предполагала механизмы стимулирования более позднего выхода на пенсию без изменения общеустановленного пенсионного возраста. Но как мы говорили ранее, сейчас формула изменена.

По моему мнению, увеличение продолжительности страхового стажа – это не способ долгосрочной сбалансированности бюджета ПФР. Этот показатель должен соответствовать жизненному циклу большинства населения России (продолжительность трудоспособного возраста и трудовой карьеры).

Нельзя забывать, что увеличение пенсионного возраста и трудового стажа повлекут и больший объем формируемых пенсионных прав при выходе на пенсию, поэтому должны быть четко определены источники новых выплат в долгосрочной перспективе.

- Но какое-то решение необходимо.

Социальным льготам и выплатам нужна систематизация – пока в этой части исчерпывающий перечень отсутствует. Люди могут иметь право и на федеральную льготу, и региональную. Регионы «приспособились»: если есть дублирующая федеральная льгота, перекладывают ответственность на центр. В лекарственном обеспечении это встречается очень часто. Так что в регионах оптимизация соцподдержки произошла.

Единая система учета позволит понять, сколько видов соцподдержки получает отдельно взятый человек - не важно, региональной или федеральной, – сколько получает лекарств, сколько платит за ЖКХ и т.д. Не зная этого, отменять или модернизировать льготы неправильно.

- Как можно было бы перераспределить расходы?

– Сейчас расходы планируются от базы - нужно набраться смелости и отказаться от этого принципа, например, в 2019 году с принятием 83 федерального закона, в бюджетном законодательстве появился термин «государственное задание» - формирование объемов бюджетных ассигнований на основе определения стоимости госуслуги (работы) и количества таких услуг. Госзадание пришло на смену бюджетной смете. При этом в госзадание не включаются расходы на приобретение оборудования, капитальный ремонт и инвестиции.

Как правило, переход на госзадание, в части определения стоимости услуг, осуществляется методом обратного счета, от уже достигнутого уровня ассигнований делением на количество услуг. Это привело к различной стоимости услуг по идентичным мероприятиями и нарушению конкуренции в бюджетной сфере.

В структуре госзадания наибольший объем расходов приходится на заработную плату, поэтому, как правило, несмотря на имеющиеся перекосы, при оптимизации расходов, госзадание сокращению не подвергается, а уменьшаются объемы средств на оборудование, капитальные ремонты, что в конечном итоге приводит к несоответствию современным требованиям инфраструктуры образовательного процесса, процесса оказания медицинской помощи. Очевидно это нужно менять, подтверждение этому - показатели износа основных фондов за 2016 год в образовании – 47,9%, в здравоохранении и предоставлении социальных услуг – 56%. Коэффициент обновления находится на низком уровне и в течение последних трех лет снижается. Доля инвестиций в образование снизилась с 2,2% в 2007 году до 1,4% в 2016 году, в здравоохранении – с 2,7% в 2006 г. до 1,2% в 2016 г.

После региональных программ модернизации здравоохранения, закончившихся в 2013 году, прошло почти 5 лет. Статистика за 2016 год говорит о том, что 31% медицинских организаций нет водопровода, в 35,5% - канализации, в 40,5% – центрального отопления, 10 900 зданий арендованные. 33% ренгеновских аппаратов в российских клиниках работают уже больше 10 лет и нуждаются в замене, то же касается 24,6% аппаратов УЗИ и 52,7% оборудования для лабораторной диагностики. Сегодня это полномочия регионов. Тариф ОМС обеспечивает текущие расходы – зарплату, коммунальные услуги, связь, транспорт, оборудование не дороже 100 тыс. руб., лекарства. Все, что стоит дороже 100 000 руб., должно финансироваться из бюджета.

Пока не установим правильную пропорцию и структуру расходов, не заинтересуем бизнес в инвестирование в эти сферы, качество госуслуги не будет возрастать.

Неуловимые госкомпании

В заключении на бюджет вы указали, что правительство переоценило на 700 млрд руб. доходы от дивидендов госкомпаний. В бюджете заложены поступления исходя из того, что госкомпании направят на дивиденды 50% прибыли. Почему расходятся оценки Минфина и Росимущества и почему не удается добиться этого от госкомпаний?

Бюджет формируется на основе действующего законодательства, в котором есть норма - на дивиденды направляется не менее 25% чистой прибыли. Требование о 50% было антикризисной мерой бюджетной консолидации, которую Минфин включи в Основные направления бюджетной, налоговой и таможенно-тарифной политики на 2018-2020 гг., которые одобрены правительством.

Безусловно, отчисления в виде дивидендов в объеме 50% от чистой прибыли предприятий стоит оценивать для бюджета позитивно, однако нельзя забывать о необходимости развития компаний. Как показала практика, на основании отдельных решений Правительства допускалось уменьшение норматива перечисления дивидендов, в 2016 г. – по 12 АО, в 2017 г. – по 9.

Нужно определить новый порядок, устанавливающий диапазон и критерии изменения объемов дивидендов. Например, пока госкомпания реализовывает крупный инвестпроект, первые два-три года она платит пониженные дивиденды, потом норматив повышается.

Может, Счетной палате стоит сфокусироваться на проверке госкомпаний, а не министерств? Ведь от них зависят и дивиденды, и тарифы.

Мы ежегодно включаем в план проверки в отношении наших компаний, но включить всех мы не можем. Для этого нужен очень большой человеческий ресурс. На проверку того же «Газпрома» надо бросить огромное количество людей, и нужен мой постоянный контроль.

- А есть политические препятствия?

Политических препятствий для проверок госкомпаний нет. У нас есть проверки госкомпаний, но не тотальные, а по отдельным направлениям, в первую очередь, когда речь идет о выделении бюджетных средств.

Зарплаты менеджеров госкомпаний очень высокие - речь не только о руководстве, но и о менеджерах среднего звена. И эти компании заявляют, что им не хватает денег на дивиденды, а иногда просят бюджетных денег.

Компании должны ограничивать размер вознаграждений - либо на основе KPI, либо директивой совета директоров. Конечно, мы видим, что зарплаты высокие. Приглашаем профильных чиновников, входящих в советы [директоров] этих компаний - они сами не всегда это видят. Где-то нам даже удалось через них повлиять на ситуацию. Кстати, в огромном количестве случаев наемные аудиторы не замечают завышения зарплат.

Бегство от ответственности

Обсуждаются разные концепции экономического развития - Кудрина, Орешкина, Титова, [помощника президента Андрея] Белоусова - но никак не разработают единую. Когда будет обсуждаться финальный документ, и будет ли он вообще?

Такой документ в любом случае должен быть. Ведь он ляжет в основу стратегии избранного на будущий срок президента и нового правительства.

- Но все словно бегут от этого.

Наверное, потому что наряду с хорошими решениями придется принимать и непростые, да, и взгляды на экономическую политику у перечисленных авторов не всегда совпадают.

– Может проектный подход изменить работу госаппарата?

Идея правильная. Вопрос в реализации - госпрограммы тоже были правильной идеей, но ее так забюрократизировали, что реализовать оказалось невозможно. Пока все круги ада пройдешь, финансовый год закончился, вносятся поправки в бюджет и все начинается сначала.

- Чтобы принимать непопулярные решения, нужна реформа госаппарата или политическая воля?

Госаппарат надо оптимизировать - не только чиновников, но и учреждения, внебюджетные фонды. Где лишнее, а где не хватает, уже понятно. Многие боятся ответственности: для них первая задача – заручиться поддержкой руководителя, вместо того, чтобы предлагать решения и за них отвечать.

Мой подход: сначала пытаюсь решить проблему сама, а уже потом, когда понимаю, что нужна воля более высокого уровня, иду к руководству. И проблемы решаю не потому, что мне это поручили, а потому что вижу, что откладывать нельзя.

Татьяна Ломская, Елизавета Базанова, Маргарита Папченкова, Филипп Стеркин

Интервью опубликовано в газете "Ведомости" 30 ноября 2017 года

Мы представим вам значимые фрагменты этого большого интервью — а именно ответы на прямые и самые смелые вопросы газеты.

АНТИКРИЗИСНАЯ ЭКОНОМИКА

Самый главный вызов сегодня – пригласить инвесторов, начать новое дело. И у нас прорыв, я бы осмелился так сказать, в сельском хозяйстве. Рынок огромен, спрос позволяет инвесторам создавать интересную бизнес-модель, получать прибыль. К нам пришли инвесторы из Ставрополя, из Тюмени, из Москвы, из Армении. Инвестиции – порядка 35 млрд руб. Благодаря тому, что государственная политика позволяет компенсировать не только ставку, которая очень тяжела, но и возвращать капитальные затраты – до 25%. То есть модель, как говорят бизнесмены, просто великолепна. Наращивается производство огурцов, помидоров, сладкого перца, клубники, цветов. Цена на землю не является препятствием для начала сельхозбизнеса. Мы находим правовые механизмы предоставить землю стратегическим инвесторам по номинальной цене. Другой вопрос – реализация самого проекта строительства, например, теплицы. Для производства необходимы газ, электричество, вода. Плюс у нас создано 28 индустриальных парков.

Налог № 1, так же как у абсолютного большинства, – это НДФЛ. Конечно, хочется, чтобы лидером был налог на прибыль, это наша мечта. Мы продаем областную недвижимость в Москве. Мы – единственный субъект, министерства которого до сих пор разбросаны в соседнем субъекте. В 2017–2018 гг. перевезем все службы и министерства в Красногорск.

Какое-то время назад была идея добиваться уплаты подоходного налога по месту жительства. Сейчас это все уже забыто? Без шансов? – Если в черно-белой логике ответить – с шансом или без шансов, то скорее без. Администрирование НДФЛ по стране является одним из самых эффективных. Создавать рабочие места – это более сильная позиция. Нам удается два года подряд создавать по 70 000 высокопроизводительных рабочих мест. Что значит высокопроизводительных? Это значит зарплата от 40 000 или от 50 000 руб.

Мне, конечно, хочется, чтобы 1,2 млн человек платили НДФЛ в области, но менять администрирование всей страны из-за одного субъекта неправильно и невозможно. Все-таки более сильная позиция – создавать рабочие места там, где человек живет. Ведь неприятно не только то, что из региона уходят деньги, – это порядка 100 млрд руб. Это еще и ежедневное утомительное полутора- или двухчасовое путешествие для человека только в одну сторону. Недавно я разговаривал с офтальмологом, которая выписывала мне очки. Она за 80 000 руб. ездит ежедневно из Мытищ в Москву. А в Мытищах эта позиция оплачивается на уровне 60 000 руб. И я говорю: «А зачем вы за 20 000 руб. ездите каждый день в Москву?» А она отвечает: «Вы знаете, если бы было 70 000 руб., я бы с удовольствием осталась, но у меня ипотека, и я вынуждена – уже семь лет езжу. Два часа я трачу туда, два часа – обратно». Или заходим мы в МФЦ, стоит семейная пара очень приятная. Оказалось, из Электроуглей, муж – электрик, работает в Москве, получает 100 000–120 000 руб. в месяц. Каждое утро он ездит на электричке из Электроуглей и обратно. То есть реально пашет каждый день. Он профессионал, от него не может отказаться компания, но он вынужден ездить. А если бы ему где-нибудь рядом рабочее место создать? Вот об этом я переживаю. И если сможем решить эту задачу, люди скажут спасибо. Не знаю как все, но супруга этого инженера-электрика точно.

ПАРКОВКИ

– А вы будете платные парковки вводить?

– Если люди поддержат – будем. Мы обсуждаем это с жителями. Похоже, что нужно. И мы начинаем потихоньку к этому готовиться. У нас в Одинцове, например, количество зарегистрированных машин примерно такое же, как на юге Франции. Я нигде не видел такого количества машин на газонах и тротуарах, как в Люберцах. Жители сильно раздражены, когда невозможно припарковать машину или проехать с коляской.

– Как вы это видите – вы введете платные парковки одновременно в пяти крупнейших муниципалитетах?

– Там, где высокая плотность, будет поэтапно появляться платная парковка. Как это было в Москве. Как, впрочем, и во всех без исключения крупных городах мира. Другого способа не нашли.

Я глубоко уверен, что ротация в органах власти – муниципальных, региональных – обязательна для того, чтобы человек не терял мотивации. У нас есть практики перевода из одного муниципалитета в другой успешных коллег, замены функций и компетенций. Очевидно, что продолжительное нахождение на одном месте, так скажем, притупляет рецепторы. А власть не имеет права терять этот нерв. У нас есть главы районов, которые работают очень давно – с 90-х гг., очень серьезные, очень эффективные. Делаем ротации тогда, когда видим необходимость. Человеку, который добросовестно отработал 10 или 20 лет, мы всегда найдем направление работы.

– Определили 56 показателей. Они характеризуют наши приоритеты – выполнение майских указов, целевых показателей федеральных и государственных программ Московской области.

Именно те направления, которыми непосредственно занимаются главы муниципальных образований на местах. Это целевые показатели: ликвидация второй смены, количество отремонтированных муниципальных и региональных дорог. Обновил ты 10% дворов или не обновил? Что такое обновить 10% дворов? Казалось бы, абстрактное определение. А на деле это шесть обязательных элементов: парковка, зеленая зона, детская площадка, освещение, дорожки, контейнерная площадка. Есть исчерпывающий перечень мероприятий, которые ты должен провести во дворах. Всего дворов у нас в Подмосковье 13 400. Не хочу чрезмерно погружать вас в систему управления, которой мы занимаемся. Суть ее – это работа на результат. И у нас есть ряд принципов – их семь (1. Житель всегда прав! 2. Команда – всё. 3. Результат «рулит»! 4. Ничего личного! 5. Чуткая власть! 6. Перемены к лучшему! 7. «Демократура!»), здесь не должно быть ничего личного.

МОРАТОРИЙ НА СТРОИТЕЛЬСТВО

Целый ряд муниципалитетов в Подмосковье, которые граничат с Москвой, перенаселены. Та же самая Балашиха. Когда это все начало строиться – еще до вас, – урбанисты предупреждали: в Подмосковье строят будущие трущобы. Там живет нижний средний класс. Если экономика падает, люди остаются без работы, и мы получаем сотни тысяч безработных, и т. д.

– Вы очень точно выбрали город. Безбожно, я не побоюсь этого слова, застроена именно Балашиха. Но дело даже не в том, что там появились безумные каменные джунгли, а в том, что за это время там не было создано хоть сколько-нибудь значимых рабочих мест. И теперь каждое утро с разбега ты должен пытаться забежать в электричку. И таких людей, которые ездят каждый день из Балашихи, порядка 120 000 человек. То есть 30% трудоспособного населения с 7 до 9 часов утра устремляется в Москву. А вечером – обратно. Как расшивать? Для начала мы объявили мораторий на новую стройку. Отменили то, что могли отменить и остановить. Там есть уже разрешения выданные, которые мы не можем отменить.

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ПЛАН И ТОЧЕЧНОЕ СТРОИТЕЛЬСТВО

У вас есть понимание, в каком направлении будет меняться облик Подмосковья после принятия генпланов?

– Сегодня практически невозможна уплотнительная, точечная застройка. Чтобы одобрить точечную застройку, вы должны будете пройти публичные слушания. А что скажут люди, когда у них вместо стадиона захотят в Балашихе построить жилой дом? Поэтому генплан для нас – это правило. Кажется, что без правил жить иногда проще, но потом появляются трудности. Сейчас у нас есть только 18% генпланов.

Вот мы говорим: мы лидеры по стройке. Но можете ли вы представить, что в Подмосковье есть генеральные планы только у 18% муниципалитетов? И то – кто финансировал разработку этих генеральных планов? Собственники земель! А что собственник земли может предусмотреть в региональном плане?

Мы заплатили 1 млрд руб. в прошлом году, к концу года у нас будет 98% генпланов. После многих общественных слушаний. Еще одна очень важная вещь: когда мы начали согласовывать генпланы, то увидели, что часто идет наложение жилых домов на земли лесного фонда. Эта история характерна не только для области, но и для всей страны – так сложилось еще с 80–90-х гг. Мы сейчас работаем с федеральным правительством, чтобы эти вопросы снять.

Вы говорили про рейтинги глав муниципалитетов. Для губернаторов тоже существует рейтинг. И не только рейтинг, который управление внутренней политики составляет, по популярности. Но есть еще и рейтинг правительства. Вы знаете, на каком вы месте там находитесь?

– Знаю. И про рейтинг по развитию инвестиционного климата в регионах. И про рейтинг оценки эффективности органов власти. Это указные рейтинги. И, возвращаясь к вопросам благоприятного климата для инвесторов, по рейтингу инвестиционной привлекательности в 2013 г. область занимала 38-е место, а по итогам 2014 г. – уже 24-е. Приоритетные и основные показатели в рейтинге эффективности органов власти. За 2011 г. область была на 32-м месте. За 2014 г. вошли в 15 лучших регионов России и стали 13-ми. Почему 13-ми? Проигрываем по динамике показателей. Понятно: чем более развит регион, тем скромнее темпы роста, ведь развитие экономики имеет объективные пределы. Но такова федеральная методика оценки.

ПРО САМОПИАР

Год назад ОНФ обвинил Московскую область в раздутых затратах на PR, в том числе на ваш личный. Активисты ОНФ говорили, что из бюджета на PR тратится более 5 млрд руб.

– Мы официально заявили, что это не так. Коллеги не разобрались. И из этих 5,9 млрд руб. значительная доля – это финансирование мировых судей – 1,7 млрд руб. Это трудно назвать пиаром. Что касается СМИ как таковых, у нас действительно большая доля затрат на создание телеканала 360. Для нас выстраивание такого канала – очень важное мероприятие, потому что Подмосковье, как никакой другой регион Федерации, имеет фрагментарность и по географическому расположению, и по своим сильным муниципалитетам. Неслучайно его часто называли и лоскутным одеялом, и удельным княжеством – такого не должно быть. Образно говоря, Одинцово и Мытищи, Талдом и Балашиха – это разные уклады. И наша задача была сделать единое информационное пространство. И как раз информационная активность – это те капилляры, те сосуды, которые позволяют нам доставлять информацию, рассказывать, что мы делаем.

О ВЫБОРАХ

– Сейчас Кремль выдает публичную установку, что главное на этих выборах – даже не количество голосов, полученных «Единой Россией», а конкурентность, открытость и легитимность. На последних выборах регионы у нас отказывались от видеонаблюдения, ссылаясь на затратность.

– Это я знаю. У нас есть все необходимое для того, чтобы обеспечить видеонаблюдение. Лучше, чтобы оно было, чем наоборот. Это позволяет избежать провокаций. У нас были инциденты Балашихе и в Щелковском районе.

Мы тоже сделали определенные выводы. И на эти провокации мы не имеем права поддаваться. Поэтому мы приглашаем сейчас активных общественников, например, у нас были выборы в Волоколамске, в Коломенском районе. Они присутствуют на участках как общественные деятели, пишут в социальные сети, фотографируют и снимают на видео. Очевидно, должен быть допуск наблюдателей от политических партий. Все эти принципы мы будем у себя реализовывать. Подмосковье – очень удобный регион, далеко ехать не надо. Думаю, что наши избирательные участки будут традиционно востребованы наблюдателями.

– Ирек Вильданов, представитель Мособлизбиркома, прославился заявлениями почти в духе Рамзана Кадырова: называл конкретных наблюдателей провокаторами, чуть ли не с фашистами сравнивал и т. д. Вы согласны с такой трактовкой и деятельностью этих независимых наблюдательных организаций?

– Может быть, стоит сменить тогда род деятельности?

– Он сейчас здоров, слава богу. И нареканий к нему со стороны коллег из Центризбиркома и областной думы к его работе нет. Нужно быть посдержанней, что мы ему и порекомендовали.

Владимир Потанин рассказал, чем хорошо соглашение акционеров «Норникеля», о стратегии, создаваемых кластерах и о том, почему любой бизнесмен - источник повышенной опасности. Четыре года назад В. Потанин возглавил «Норникель», когда они с Олегом Дерипаской подписали мировое соглашение при участии Романа Абрамовича. Акционерное соглашение с тех пор исправно работало, в него даже удалось внести изменения, касающиеся дивидендной политики, гордится В. Потанин. Он сам расставаться со статусом управляющего партнера не собирается. Тем более, что впереди у компании огромная работа: цель бизнесмена - превратить «Норникель» из одного из загрязнителей в образцовое экологически чистое предприятие, что обойдется компании в $13-14 млрд. И это не отменяет стремления сделать «Норникель» еще более эффективным. В интервью «Ведомостям» Потанин рассказал о задачах компании и о том, что обсуждают в перерывах между таймами игроки Ночной хоккейной лиги.

Александра Терентьева, Дмитрий Симаков / Ведомости

Четыре года спустя

Четыре года назад «Норникель» уже под вашим управлением принял новую стратегию. Какими оказались ее промежуточные итоги? Удалось добиться желаемого?

Считаю, что стратегия оказалась успешной - о чем, собственно, свидетельствуют результаты деятельности компании за последние годы. Прежде всего, мы достигли большого прогресса в корпоративном управлении, что стало возможным благодаря установлению нормальных взаимоотношений между акционерами. Компания стала более эффективной, более привлекательной для инвесторов. Нам удалось обеспечить плановую доходность, которая была важна некоторым инвесторам на входе. В разной степени, но важна. И при этом вести работу над амбициозной и затратной инвестпрограммой, которая потребовала переосмыслить все, что делалось в компании последние лет 30. И сегодня нам абсолютно понятно, что собой представляет современный «Норникель», какие у него проблемы и куда нужно двигаться. Главная проблема - экологическая. Ее решение обязательно, оно назрело и для самой компании, и для регионов присутствия. «Норникель» должен превратиться из одного из загрязнителей в образцовое экологически чистое предприятие. Для этого необходима комплексная модернизация производства. Закрытие Никелевого завода стало важным этапом на этом пути - мы существенно снизили выбросы в Норильске. Чтобы закрыть Никелевый завод, была проведена глубокая реконструкция Надеждинского металлургического завода, которая позволила предприятию принять на переработку дополнительное сырье. Дальнейшее решение вопроса экологии - это улавливание серы, основного компонента наших выбросов в атмосферу. Для этого потребуется изменить технологические процессы на Медном заводе с переносом ряда переделов на Надеждинский. На Кольской ГМК мы закрыли агломерационную фабрику, и это тоже существенно снизило выбросы SO2. Но для этого потребовалось доработать и запустить линию брикетирования концентрата.

Каким будет дальнейший план?

Мы готовы идти дальше и рассматриваем возможность закрытия плавки в пос. Никель на Кольском полуострове после 2019 г. по модели закрытия Никелевого завода в Норильске. Это должно сопровождаться серьезной социальной программой, что упирается не только в деньги. Нужно с местными властями посмотреть, что будет, предложить людям другую работу, разработать программу социальной адаптации. Иными словами, работы по модернизации нужно синхронизировать с работами по решению экологической проблемы, иначе это будет неразумно затратно. Венцом комплексной программы станет так называемый серный проект - он позволит в разы снизить выбросы серы не только в самом Норильске, но и на других предприятиях Таймырского полуострова. Но для этого нужно уловить 1,5 млн. т SO2. И сразу же встает вопрос: что с ними делать? Выбор тут небольшой: производить либо элементарную серу, либо серную кислоту. Мы договорились о подготовке технической документации для производства элементарной серы. Почти 1 млн. т серы - такого никто не делал. Этот комплекс будет больше Надеждинского завода. Немного обидно, что все это вхолостую. Потому что произведенный высокотехнологичный чистый продукт нужно будет просто закапывать в землю. Меня как бизнесмена это не может устраивать. Смысл бизнеса в том, чтобы производить стоимость в результате своей деятельности и приносить какую-то пользу. Поэтому мы продолжаем работать над проектом по производству серной кислоты. Там нет технологических рисков, лицензиарных. Это совершенно понятный проект «с полки». Главное его достоинство - около 90% расходов будет произведено в России. Мне психологически это приятно и открывает новые возможности и новые аргументы для переговоров с правительством о господдержке для этой программы. Есть резолюция президента, предписывающая правительству провести диалог об оказании поддержки, пакет мер рассматривается.

И что вы планируете делать с этой серной кислотой здесь, в Заполярье?

Использовать ее в гидрометаллургии. Талнахская обогатительная фабрика, особенно с пуском третьей очереди, будет давать отходы, которые подлежат хранению в хвостохранилище. Но ведь эти отходы можно использовать в гидрометаллургии и продолжать извлекать оттуда металл. Согласитесь, это более рачительное использование природных ресурсов. Единственный вопрос - это очень капиталоемкое производство. Поэтому мы сейчас помимо прочего изучаем, каков будет объем вложений и насколько это будет для компании эффективно. Думаю, что в III квартале следующего года у нас уже будет полное понимание того, что происходит с проектом элементарной серы (мы получим всю техническую документацию) и с проектом серной кислоты. А в IV квартале будет принято решение. Дальше нужно будет несколько лет на реализацию программы. Я называю это созданием плацдарма для атаки на экологические проблемы. Мы поняли, с какими проблемами можем столкнуться. Часто экологические проблемы сводятся только к сере, но это и качество хвостохранилищ, и качество пульпопроводов, газопроводов, это устаревший медный цех на Кольской ГМК, который будет реконструирован. Такой вот неслабый фронт работ получается. Конечно, это требует времени, больших инвестиций, огромной социальной работы, и здесь есть большая необходимость в поддержке государства, потому что нагрузка на компанию, даже такую, как «Норникель», очень большая. До 2022 г., по нашим расчетам, - $13 14 млрд. Это колоссальная инвестпрограмма, которую нам предстоит реализовать при соблюдении обязательств по обеспечению должного уровня доходности для акционеров. Поверьте, раньше мы о таких планах даже и думать бы не могли. А теперь у нас есть опыт решения - как по созданию новых мощностей, так и по закрытию старых.

Реконфигурация производства не обошлась без проблем. Говорят, были сложности с запуском второй очереди Талнахской фабрики, из-за чего снижен прогноз производства никеля из собственного сырья до минимального уровня за 12 лет - 195 000-200000 т. Не опасаетесь, что это приведет к потере части доли рынка?

Начнем с того, что Талнахская фабрика была запущена в срок. По стратегии она должна была быть построена в 2017 г., выход на проектную мощность происходит еще в течение года. У компании же был амбициозный план сделать это раньше. Так что мы движемся с опережением графика, но немного не вписались во внутренний план. Но уже сейчас фабрика работает на 95% проектной мощности. В I квартале доведем до 100%. Понятно, какие проблемы возникли и как их решить. Дополнительные 300 000 т руды будут в I квартале вовлечены в производство. Они уже учтены в бюджете.

В любом случае компания снижает производство и лишится части денег в 2016 г., а значит, снизится база для расчета дивидендов.

Новая фабрика даже в нынешнем состоянии по показателям лучше, чем мы имели с тем же объемом руды до запуска проекта. Вопрос внутрикорпоративный - кому адресовать недополученную EBITDA за этот период, начиная с управляющего партнера. О недополучении здесь сложно говорить. Да, в IV квартале что-то недополучим, но уже в 2017 г. мы получаем вклад в EBITDA, который мы должны были получить в 2018 г. Что же касается доли на рынке, то только эффективно произведенный металл с высокой доходностью увеличивает позицию на рынке. Если вы болтаетесь на маргинальном уровне доходности, на котором находятся, наверное, 40% производителей никеля, а еще около 30% - за пределами себестоимости, то объем становится вашей проблемой, а не преимуществом. Если какая-то часть металла в эффективной компании производится неэффективно, то это растворяется в общих показателях. Но я считаю, что мы должны следить за тем, чтобы все наши цепочки были максимально эффективны и соответствовали нашим целям.

Какие еще изменения в компании планируются?

В «Норникеле» будет создано несколько кластеров. Многие компании работают по принципу - это исторически сложилось - «разные продукты, разные страны». Но у нас комплексная руда, поэтому не может быть продуктовых дивизионов, несмотря на то что мы разделяем концентрат на медную и никелевую цепочки. Мы пошли по другому пути. Так, в результате новой конфигурации образуется Талнахский узел, где после запуска третьей очереди Талнахской фабрики будет производиться большой объем руды. Это будет самый крупный обогатительный комплекс в мире. Дальше - Надеждинский завод, который уже является самым крупным, самым молодым и самым современным плавильным заводом. Таким образом создается современный комплекс, который будет включать рафинировку в Кольской компании. Талнах плюс Кольская ГМК - это самодостаточное ядро «Норникеля», которое будет основой развития и роста за пределами 2025 г. Есть Быстринский проект, который сделан с нуля. Он выделен в отдельный кластер в силу географической обособленности и товарной линейки. Мы для себя его называем окном на китайский рынок - он рядом расположен, там есть уже китайские партнеры. У этого проекта имеются самостоятельные возможности роста. Во-первых, вокруг есть что доразведать и прирастить. Во-вторых, существует идея объединения с Баимским месторождением наших партнеров [Романа Абрамовича и Александра Абрамова. - «Ведомости»]. В последующем можно провести IPO на азиатских площадках. Эта большая история отличается от core-business «Норникеля», поэтому важно, чтобы она и в управленческом плане была обособлена. Есть еще Южный кластер на Таймыре - это все, что не Талнах. Там на 70% выработаны ресурсы, но есть обогатительная фабрика, мощности и есть резерв металлургических мощностей. Есть план развить их, чтобы они могли перерабатывать до 7 млн. т руды и техногенного сырья, как карьерным, так и подземным способом. Это поменяло бы экономику процесса. Такого рода компания заняла бы место в пятерке ведущих производителей платиноидов в мире. Этот проект в его новом, возрожденном виде - хорошие ворота к освоению как Масловского месторождения, так и месторождения «Норильск-1», которое когда-нибудь будет нашими партнерами вовлекаться в производство. Мы находимся в диалоге с нашими потенциальными партнерами из «Русской платины». Таким образом, Южный кластер может иметь самостоятельную жизнь: должна быть возможность привлекать в него дополнительных инвесторов, он потенциально партнерский. Он технологически, корпоративно, финансово может управляться не так, как управляется большая публичная компания «Норникель». То же самое можно говорить о Кольском полуострове, где после оптимизации появится современное обогащение, появится концентрат, который можно плавить в разных вариантах. Его можно частично вывозить в Заполярный филиал обратно - мы сейчас опробуем на первых 150 000 т. Делаем логистические центры в Мурманске и Норильске, чтобы можно было переваливать его. На Кольской ГМК недостаточно объемов добываемой руды, чтобы строить большие, эффективные, современные печи. Кольская компания будет представлять самостоятельный кластер, в чем-то ориентирующийся на Harjavalta, на европейский рынок - такое окно в Европу. Для каждого из этих дивизионов было бы полезно обладать организационной, управленческой самостоятельностью и способностью свою экономику четче считать. Тогда мы сможем уйти от кросс-субсидирования, которым страдают многие компании, даже лучшие в мире. Мы хотим создать в компании механизм, который бы позволял это вовремя увидеть. Это открывает возможности для партнерских отношений, отличных от привлечения акционерного капитала в «Норникель». «Норникель» - большая публичная компания, любое привлечение акционерного капитала - это целая история. А вот в Быстринский проект мы $100 млн. equity привлекли от китайских партнеров, никак не нарушая акционерную структуру «Норникеля» и никак не компрометируя акционерное соглашение. Мы такого рода возможности хотели бы для себя создать. Тем более что есть большое количество инвесторов, которые продолжают интересоваться, но не готовы выписывать большие чеки на «Норникель», а готовы заниматься частным образом проектами в mining.

Кластеры будут выделены в структуре компании в отдельные юрлица?

Не обязательно. Кольская ГМК - отдельная компания, Быстринский проект - целый куст компаний, в Норильске - филиал, а Южный кластер вообще никак не обособлен. Так что этот вопрос пока не правовой, а организационно-методический.

Почему «Норникель» не форсирует переговоры о присоединении Баимского проекта к Быстринскому с владельцами Романом Абрамовичем и Александром Абрамовым? Ведь чем дольше проект развивается самостоятельно, тем становится дороже.

Для «Норникеля» выгоднее и безопаснее получить не максимальную, а разумную выгоду в условиях максимально сниженных рисков - логистических, технологических. Коллеги ведут колоссальную работу, связанную с изучением качества рудного тела, технологических аспектов его разработки и строительством инфраструктуры. Наконец, надо определиться с маркетингом - кому и куда будет поставляться продукция. Ни один из этих вопросов не является неразрешимым. Но для проработки необходим колоссальный уровень вовлеченности. Представители «Норникеля» работают в качестве представителей в рабочей группе, чтобы в режиме онлайн получать всю информацию. Возвращаясь к вопросу, для «Норникеля» выгоднее заплатить справедливую цену за хороший актив в высокой стадии подготовки и с низким уровнем риска, чем заплатить низкую цену в расчете на upside и дальше столкнуться с какими-то плохо разрешимыми проблемами. Коллеги к этому относятся с пониманием. Это тоже гигантский проект. Там предполагается добывать 60 млн. т руды, а на первом этапе - 30 млн. т. Мы очень гордимся недавно запущенной второй очередью Талнахской фабрики мощностью 10 млн. т. А на Баимке планируется сразу построить три таких! In the middle of nowhere.

Без экспансии

Один из главных поворотных моментов действующей стратегии «Норникеля» - отказ от зарубежной экспансии. Не ограничивает ли это компанию в развитии? Есть же эффективная BHP Billiton, другие компании.

Да уж, эффективные, не одного гендиректора сменили за пять лет. (Улыбается.) Мне настолько нравятся моя работа и моя зарплата, что я не готов рисковать. Это делают или смельчаки, или дураки. Я пытаюсь удержаться между этими двумя категориями. Если серьезно, то я рассказал про наши перспективы. На Талнахском блоке можно добывать 20 млн. т руды, в Южном кластере - 6 млн. т, 7,5 млн. т - на Кольском полуострове. Есть Быстринский проект и потенциально Баимский, затем будет Масловское месторождение и, надеюсь, «Норильск-1». Это все десятки миллионов тонн руды, гигантские фабрики, колоссальные инвестиции. Это и так очень амбициозные планы для одной компании с капитализацией $25 млрд.

То есть работы хватит внутри России?

Похоже, что на 10-12 лет именно так. Нам предстоит много работы, надеюсь, государство нам поможет. Благо уже есть опыт успешного взаимодействия. Нам государство построило железную дорогу к Быстринскому месторождению. А потом, когда выяснилось, что она не окупается из-за того, что предполагавшиеся к реализации соседние проекты заморожены, отдало ее нам в безвозмездное пользование. Экспортные пошлины на никель и медь были отменены раньше, чем требовали правила ВТО, в обмен на решение экологических проблем. А затем, когда решался вопрос об увеличении НДПИ, Минфин занял твердую позицию, что размер повышения не должен перекрыть размер отмененных пошлин. Это приятно. В правительстве сейчас обсуждается вопрос различных мер поддержки - от ускоренной амортизации до региональных льгот на строительство новых производств.

Наверное, эти меры поддержки вы обсуждаете в том числе и в перерывах хоккейных матчей Ночной хоккейной лиги?

На хоккейных матчах люди играют в хоккей.

Неужели это все?

В перерывах прикладывают лед к ушибленным местам, обсуждают игровые моменты, кто здорово сыграл, а кто не очень. Вот о чем говорят на хоккее. А еще говорят о том, что у нас славные хоккейные традиции, которые надо поддерживать и возрождать. А для этого надо помогать детским школам, хоккейным центрам. А еще говорят о том, что нельзя забывать ветеранов. У нас в хоккее, как нигде, много знаменитостей. Например, Ночная хоккейная лига, одним из попечителей которой я являюсь, платит гранты ветеранам. Вот о чем принято говорить. А обсуждение вопросов, на которые вы намекали, - это моветон в команде, в которой я играю.

Отношения в треугольнике

Четыре года назад было подписано соглашение акционеров «Норникеля». Через год истекают первые пять лет, когда вы наделены статусом управляющего партнера. Вы будете продлевать его еще на пять лет?

Во-первых, соглашение рассчитано на 10 лет. И мы больше мыслим этими горизонтами. А вообще соглашение оказалось неплохим. Оно рабочее, позволяет решать все проблемы. А самое главное - оно видоизменяется. Это главный для меня признак жизнеспособности. Мы и в устав вносили изменения, и в дивидендную политику. Причем нам удалось сделать очень хорошую, прозрачную для всех систему. Любой инвестор всегда сможет посчитать размер причитающихся ему дивидендов. Подставь в формулу прогноз по ценам на металлы - и расчет готов. Много было изменений в корпоративном управлении, в работе совета директоров и комитетов при нем. У нас реально работоспособные комитеты, нам удалось не номинально, как это бывает в других крупных публичных компаниях, а реально включить в работу «Норникеля» наших независимых директоров. И я не вижу, чтобы кто-то из акционеров был заинтересован в нарушении сложившегося баланса интересов.

Что было самым сложным за этот период?

Подписание соглашения.

А потом?

Сначала - восстановить доверие. На это ушло около года, я думаю. А если из конкретных проблем, то очень сложно далось прошлой весной изменение дивидендной политики. Некоторые акционеры были в принципе против создания прецедентов изменения соглашения. Мне пришлось долго убеждать партнеров, что соглашение должно модернизироваться и следовать за жизнью. К счастью, мне это удалось. У разных акционеров разные потребности в дивидендах. Мы все их любим, но острота в необходимости получения стабильного и прогнозируемого потока у всех разная. Мне же было важно сделать гибкую систему. В итоге с Олегом Дерипаской нам удалось найти компромисс. За что мне нравится бизнес и не нравится политика - что в бизнесе ситуация win-win встречается достаточно часто. Любой хорошо продуманный проект при разумных амбициях участников всегда приведет к win-win. В других сферах жизни так редко происходит.

Со стороны кажется, что с Абрамовым и Абрамовичем у вас сложились более тесные отношения, чем с Дерипаской. Почему так произошло?

Роман Аркадьевич и Александр Григорьевич менее конфликтные партнеры, склонные к доверительным и технологичным отношениям. Они более спокойно относятся к роли пассивного инвестора там, где это рационально. У Олега Владимировича более доминантная манера ведения бизнеса. Он любит контролировать все процессы и быть во все глубоко вовлеченным. Поэтому мне с ним труднее. И быть партнерами в публичной компании нам проще, чем в каком-нибудь частном проекте. Так что культурологически мне проще договариваться с партнерами несколько иного склада. В конце концов, личностных качеств в бизнесе никто не отменял, и комфорт - это важный элемент любого процесса.

Ожидается, что в ближайшее время Sual Partners Виктора Вексельберга и Леонарда Блаватника выкупит 12% UC Rusal у группы «Онэксим» Михаила Прохорова. А оставшимся пакетом «Онэксим» может воспользоваться, чтобы реализовать свое право номинировать директора в совет «Норникеля». Это может как-то повлиять на акционерное соглашение?

Никак не повлияет, кроме качеств самого человека. Нам хотелось бы, чтобы это был правильный, профессиональный человек. Предвосхищая дальнейшие вопросы, скажу, что в этом треугольнике Дерипаска - Прохоров - Вексельберг нашим партнером является Дерипаска и мы будем его всячески поддерживать.

Инвесторы очень любят «Норникель». Рассматривали ли вы возможность проведения SPO?

Во-первых, выпуск акций нужен для какой-то цели. Акционерное финансирование - оно всегда достаточно дорогое. Если вы помните, когда мы объясняли рынку, почему увеличиваем объем задолженности, продолжая платить высокие дивиденды, мы говорили, что в том числе заботимся о стоимости капитала. И с учетом продолжающейся эпохи относительно дешевых денег разумный объем заимствований сильно уменьшает стоимость капитала, и в этих условиях поднимать equity - это нужна какая-то специальная задача.

Ваша большая инвестпрограмма на $13-14 млрд.

Мы уже проходили эту развилку весной, потому что альтернативой изменению дивидендной политики было поднятие акционерного капитала, чтобы обеспечить и инвестпрограмму, и дивиденды. Но мы эту развилку прошли в пользу уточнения дивидендной политики, чтобы она не мешала реализации остальных планов. К тому же открылись возможности привлечения проектного финансирования. Быстринский проект частично был сделан с помощью проектного финансирования Сбербанка, в хорошей стадии переговоры с китайскими банками. Они не быстрые, но в течение 1,5–2 лет у нас эти инструменты заработают. Имея доступ к рынкам заимствования, имея хорошие наработки по проектному финансированию, солидную рентабельность и доходы в самой компании, поднимать финансирование с помощью размещения акций - в этом мало логики. И то, что акции нравятся, - это лишь подчеркивает, что компания правильно работает. Как на хороший спектакль: лучше, чтобы был дефицит, чем приставные стульчики.

Какими проектами сейчас занимается «Интеррос»?

Мы выступаем limited partner в фонде Winter Capital, который инвестирует в Россию. Это и фармацевтическая промышленность, и real estate, и ритейл, и промышленные активы. У них есть также инвестиции в технологические компании, которые работают в России и немного в США, чтобы держать руку на пульсе. Фонд много и диверсифицированно продолжает инвестировать, а я лично не участвую в этом, full-time занимаясь «Норникелем». Но команда возможности видит и работает. Буквально на днях мы подписали еще один фонд. Там не только «Интеррос» выступает limited partner, там есть и другие партнеры, крупнейший из которых - ЕСН Григория Березкина. Это новый фонд, который нацелен на проекты, связанные с природными ресурсами, с фокусом на Россию. Заниматься им будет команда во главе с Алексеем Башкировым, та же, которая управляет Winter Capital. До этого они работали исключительно с деньгами «Интерроса», а сейчас появляется сфера, где планируется инвестирование в партнерстве с другими. Для меня, как для создателя «Интерроса», важно, что мы вернулись к теме партнерских отношений. Мы долгое время - после кризиса, после расставания с предыдущим партнером - действовали больше индивидуально. Сейчас мы больше находим возможностей для партнерских инвестиций.

Какие дуют ветры

Есть ли у вас после прошедших выборов, кадровых перестановок, начавшейся борьбы с коррупцией ощущение, что эпоха стабильности закончилась и мы на пороге перемен? Ведутся даже разговоры о возможном либеральном ренессансе.

Я не считаю, что для нашей страны актуален либеральный ренессанс. Последние годы показали, что люди лучше себя чувствуют в условиях сильной власти, сильного лидера и всего, что может обеспечить им стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Мне кажется, что люди не склонны к принятию на себя большей ответственности за свою судьбу. Они хотят, чтобы о них заботились. И чем прочнее и сильнее власть, тем людям комфортнее. Так что ваш вопрос о либеральном ренессансе не очень актуален. Хотя самому мне нравится определенная степень свободы, я считаю себя достаточно сильным, чтобы решать не только свои проблемы, но и близких ко мне людей и тех, кто со мной оказался, что называется, в одной лодке. Но в масштабах целой страны, похоже, эти ценности не работают. Люди ждут другого. Если говорить о либеральном ренессансе в экономике, то тут другая проблема. Сложные схемы плохо работают. Когда много институтов, когда непонятно, кто за что отвечает. Мы любим, чтобы было понятно, на кого положиться и с кого спросить. Но разговоры о необходимости поддержки бизнеса и частной инициативы, конечно же, радуют. Я всегда говорил, что частный бизнес - движущая сила экономического роста. И именно на частный бизнес можно опереться, чтобы добиться роста экономики и улучшения условий жизни. Поэтому та работа, которая разворачивается в правительстве после послания президента, правильная и морально-психологически ободряющая. Теперь желательно послушать сам бизнес. Ведь нельзя осчастливить насильно. Так что успех этих мероприятий будет зависеть от качества диалога бизнеса и власти.

Есть ли у вас какие-то рецепты, что надо менять?

Любой бизнесмен рассматривает грядущие перемены сквозь призму своего занятия. Следует понимать разницу между малым и большим бизнесом. Для малого очень важную роль играет бюрократическое давление, для него это колоссальные издержки. Стабильность налогового режима - ключевая для расчета своих сил. Потому что мы работаем в достаточно напряженной финансовой модели и для нас сохранение условий - важный элемент. И второй момент - диалог с государством и получение поддержки по тем проектам, которые носят не только коммерческий, но и общественный смысл. Например, реализация таких проектов, как «Роза Хутор»: строительство таких объектов с нуля, конечно же, требует определенного сопровождения государства, реструктуризации кредитов ВЭБа, льгот по налогу на имущество и ряда других послаблений, которые помогают инвесторам такого рода проекты окупать. Государство идет навстречу, поэтому жаловаться не приходится. Хочется надеяться, что в дальнейшем, когда такого рода поддержка потребуется, она будет оказана.

Вы наряду с другими бизнесменами часто говорили о том, что время инвестировать в Россию - сейчас, но не очень похоже, что движение началось. Что останавливает?

Солидные иностранные компании, которые мы бы хотели, чтобы инвестировали, - они все заявляют о своем интересе. Что ни форум, что ни публичное мероприятие - всем интересно. А дальше начинают объяснять, кого что сдерживает. У кого санкции, на кого кто-то косо посмотрел. Не то чтобы они не шли. Видимо, это занимает какое-то время. Эта сдержанность объясняется встречным ветром в отношении инвестиций. Во-вторых, условия функционирования бизнеса в России - то, что принято называть общим термином «инвестиционный климат», - требуют совершенствования и улучшения. К счастью, это не новость, а установленный на высоком государственном уровне факт.

Теперь еще желательно улучшить.

Естественно, теперь будут улучшать. Естественно, приток будет больше, если инвесторы будут понимать, как здесь работать. Думаю, часть проблем носит коммуникативный характер. Внешние факторы - они очевидны, что про них говорить. Есть ли внутренние факторы? Конечно. Как минимум бюрократия сумасшедшая. Например, решили передать дорогу «Норникелю» - на одну из дочерних компаний, а когда стали ближе подходить к проекту, выяснилось, что лучше передать это на другое юрлицо в составе «Норникеля». Казалось бы, вопрос можно решить росчерком пера. Но по факту это несколько ведомств, новый круг согласований, доклады вице-премьеру, надеюсь, президента беспокоить не будут. Конечно, это немного отпугивает.

А возросшая активность силовых структур? У нас раз в месяц сажают бизнесменов. Под домашний арест, как владельца «Домодедово» Дмитрия Каменщика, в сизо, как совладельца «Реновы» Евгения Ольховика и гендиректора «Т плюса» Бориса Вайнзихера. Для любой развитой страны это было бы событием года. А у нас происходит раз в месяц.

Если мы вспомним, что в США происходило в 1950-е гг., когда их рыночная экономика набирала силу, когда разбогатевшие люди пробовали свои силы во власти, в сопротивлении ей, там тоже много чего было. Я почему за то, чтобы быстрее шел процесс упрощения правил ведения бизнеса? Потому что тогда будет понятно, кто что правильно делает, а кто - нет. Законы должны быть простыми для исполнения, в них не должно быть ловушек. Тогда закон становится очень сложным и никто не понимает, как это выполнять. Должно быть очень просто: направо - можно, а налево - нет. И это будет очень заметно: вот черта, вот перешел. И тогда правоохранительные органы и все остальное. А у нас такая среда, что кто-то этим специально пользуется, кто-то добросовестно заблуждается, кто-то плюет на это и думает, что, может быть, пронесет. Система отчасти позволяет такого рода нарушения делать, а отчасти на них провоцирует. При такой бюрократии у людей есть соблазн либо коррупционным образом решить проблему, либо не соблюсти правила. А у тех, кто эти правила охраняет и придумывает, у них тоже соответствующий соблазн. Это не вопрос персоналий. Любой бизнесмен скажет, что проверка проверке рознь. Есть проверки, которые действительно устанавливают, как люди действовали. Но проверки, которые превращаются в откровенные поборы, - их очень много. Вот так и соревнуемся - бизнесмен с бюрократом. Надо бюрократа лишить механизма заниматься поборами. А бизнесмену - снять мотив и сделать очевидным и неотвратимым наказание. Почему люди по замыслу общества не должны воровать, грабить - потому что наказание неотвратимо. Но для этого должно быть понятно: что такое грабеж - хорошо понятно, а вот что такое нарушение в области бизнеса - очень непонятно. Некоторые понятны - налоги платить, НДС, зарплата. А дальше - огромная серая зона, как бумажки с места на место перекладывать. Поэтому такие инциденты, вызывающие человеческое сожаление к тем, кого это коснулось, они неизбежны, пока система не упростится до предела.

Из ваших слов следует, что любой человек в сфере бизнеса всегда рискует.

Да, человек рискует. Но ответ не должен вас шокировать. Потому что человек, который садится за руль машины, тоже рискует, причем уголовно. В момент, когда он сел в машину, он уже потенциально виноват. С бизнесменом то же самое: сел за руль - ты уже являешься повышенным источником опасности. Где есть хорошие дороги, понятные правила дорожного движения и культура их соблюдения, там мало аварий со смертельными случаями. В бизнесе то же самое: если представить себе всех бизнесменов как водителей транспортных средств, то для них нужны хорошие дороги, понятные правила и честные полицейские, которые за то, что нужно, наказывают и взяток не берут. Вот и все. Кстати говоря, наличие сильной вертикали власти в стране позволяет делать шаги в эту сторону. Потому что позволяет упростить интерпретацию, что хорошо, а что плохо. Если есть сильная вертикаль власти, авторитетный руководитель, пользующийся уважением, и потребность в такого рода лидерстве со стороны общества, то установленные правила могут обладать потенциалом дополнительного доверия. Легче объяснять, почему за это наказали, а это можно. Если уж у нас такая система сложилась, ее можно использовать во благо. Чем жестче вертикаль власти и чем больше авторитет лидера, тем проще могут быть правила, тем легче достигается общественный консенсус. А для этого, конечно, нужна свежая кровь, нужны кадровые обновления. Иногда даже не потому, что кто-то плохой, а кто-то хороший, а просто нужна свежая кровь, новый взгляд. Люди засиживаются на одном месте.

Врезка к интервью «Моя задача - дать импульс»

При содействии Благотворительного фонда Владимира Потанина приобретена значительная часть коллекции современного российского искусства из 250 работ 60 художников и скульпторов, подаренной Центру Жоржа Помпиду. Фонд - соорганизатор этой акции, а также выставки «Коллекция! Современное искусство в СССР и России 1950–2000». «Искусство - самое нейтральное, самое мощное средство донесения информации о стране, народе. А Центр Помпиду - знаковая площадка. Чем больше нашего искусства будут знать за рубежом, тем более дружественные отношения у нас будут с окружающим миром. Отсюда проект русской гостиной в Kennedy Center, в Женеве, в ООН, отсюда проект с Помпиду. Наших художников должны знать за рубежом», - объясняет Потанин. Он рассказал, что «не будучи знатоком» не вмешивался в процесс отбора работ, а «специалисты отобрали то, что, по их мнению, является срезом современного русского искусства» и, судя по прессе, полученной в Париже и в мире, «выбор был удачный». На вопрос, почему не создать музей современного искусства в России, бизнесмен ответил, что «лучше организовывать экспозиции современного искусства при уже существующем музее», упомянув знаменитые музейные бренды - Эрмитаж, Третьяковку, где в том числе выставляется современное искусство. «Создание нового музея - это отдельная тема <...> Если бы это было так просто, все бы понастроили музеев, - говорит бизнесмен - Мне казалось, что существующие намоленные места - оттуда должен начинаться интерес. Может быть, он приведет к тому, что кто-то захочет создать отдельный музей и постоянную выставку. Моя задача - дать импульс».